Как только я увидел рентгенограмму, у меня открылся рот и бешено забилось сердце. Распределение рефлексов было неизмеримо проще, чем все, что получали раньше для А-формы.

Рентгенограмма В-формы ДНК, полученная Розалинд Фрэнклин в конце 1952 г.

Более того, бросавшийся в глаза черный крест мог быть лишь результатом спиральной структуры. Пока речь шла об А-форме, доказательства спиральности оставались косвенными и тип спиральной симметрии был неясен. Но для В-формы можно было получить некоторые важнейшие параметры спирали, просто посмотрев на рентгенограмму. Не исключено, что всего за несколько минут можно будет установить число цепей в молекуле. Расспросив Мориса, что же они извлекли из этой рентгенограммы, я узнал, что его коллега Р.Д.Б. Фрэзер уже успел серьезно поработать над трехцепочечными моделями, но ничего интересного у него до сих пор не получилось. Хотя Морис соглашался, что доказательства спиральности теперь неоспоримы (теория Стоукса-Кокрена-Крика ясно указывала на существование спирали), он не считал это главным. В конце концов, он и раньше думал, что получится спираль. Трудность, по его мнению, заключалась в отсутствии какой бы то ни было гипотезы, которая позволила бы им расположить основания регулярно внутри спирали. Конечно, при этом они исходили из предпосылки, что Рози права, стремясь расположить основания в центре, а остов – снаружи. Однако, хотя Морис и сказал мне, что теперь он совершенно уверен в правильности ее выводов, я отнесся к этому скептически, так мы с Фрэнсисом все еще не имели доступа к ее доказательствам.

По дороге в Сохо, где мы собирались поужинать я вернулся к вопросу о Лайнусе. Я предупреждал, что нельзя терять времени, подсмеиваясь над ошибкой, – это может привести к роковым последствиям. Опасность была бы куда меньше, если бы Лайнус просто ошибся, а не попал в глупое положение. Скоро он начнет работать над ДНК и днем и ночью, – если еще не начал. Кроме того, он мог поручить кому-нибудь из своих ассистентов заняться рентгенографией ДНК, после чего В-форма будет открыта и в Пасадене. Ну, а тогда Лайнус уже через неделю установит структуру ДНК.

Но Морис не поддавался. Чем больше я повторял, что ДНК может пасть в любой момент, тем больше напоминал Фрэнсиса в самые неистовые его периоды. Фрэнсис уже много лет пытался внушить Морису, что именно важно, но чем беспристрастнее Морис оценивал свою жизнь, тем сильнее убеждался, что поступал благоразумно, следуя собственному наитию. Пока официант заглядывал ему через плечо в надежде, что мы наконец что-нибудь закажем, Морис втолковывал мне, что если бы все мы пришли к одному мнению о том, в каком направлении движется наука, все было бы открыто и нам осталось бы только переквалифицироваться в инженеры или доктора.

Когда ужин был подан, я попытался перевести разговор на число цепей ДНК, доказывая, что мы можем сразу напасть на правильный след, если измерим расположение ближайшего к центру рефлекса на первой и второй слоевой линиях. Но Морис ничего мне толком не ответил, и я так и не понял, то ли в Кингз-колледже никто не измерял положения нужных рефлексов, то ли он хочет съесть свой ужин, пока тот не остыл. Я ел без всякого удовольствия и прикидывал, не удастся ли мне узнать еще что-нибудь после кофе, если я провожу его до дома. Однако бутылка шабли ослабила мое стремление к точным фактам, и по дороге из Сохо через Оксфорд-стрит Морис говорил только о своих планах подыскать менее мрачную квартиру и в более спокойном месте.

На обратном пути, в холодном, почти нетопленном купе, я набросал на полях газеты все, что запомнил о В-форме, а потом попытался сделать выбор между двухцепочечной и трехцепочечной моделями. Насколько я мог понять, причина, по которой группе Кингз-колледжа не нравилась двойная цепь, была не очень серьезной. Все зависело от содержания воды в препаратах ДНК – величины, которая по их собственному признанию определялась с большой ошибкой. Поэтому к тому времени, когда я доехал на велосипеде до своего колледжа и перелез через задние ворота, я уже решил строить двухцепочечные модели. Фрэнсису придется согласиться. Хоть он и был физиком, он тем не менее знал, что важные биологические объекты всегда бывают парными.

24

Тогда я на следующий день ворвался в кабинет Макса, чтобы выложить все, что узнал, там был Брэгг. Фрэнсис еще не пришел, потому что была суббота, и он нежился в постели, просматривая последний номер «Нэйчур», полученный с утренней почтой. Я быстро принялся излагать подробности В-формы и набросал схему, показывавшую ДНК-спираль, строение которой повторяется через каждые 3,4 A вдоль ее оси. Брэгг скоро прервал меня каким-то вопросом, и я понял, что убедил его. Поэтому я, не теряя времени, заговорил о Лайнусе – я объяснил, что, по моему мнению, он слишком опасен и мы тут сделаем большую глупость, если будем сидеть и ждать, пока он снова не возьмется за ДНК. Потом я сказал, что думаю заказать лабораторному механику модели пуриновых и пиримидиновых оснований, и замолчал, чтобы дать возможность Брэггу собраться с мыслями.

К моему облегчению, сэр Лоуренс не только не стал возражать, но и прямо одобрил мое намерение продолжить работу с моделями. Ему была явно не по душе междоусобица в Кингз-колледже, тем более что из-за нее не кто-нибудь, а именно Лайнус Полинг грозил вот-вот открыть структуру еще одной важной молекулы. Сыграла свою роль и моя работа с вирусом табачной мозаики – у Брэгга создалось впечатление, будто я действую самостоятельно. Поэтому в этот вечер он мог лечь спать спокойно, не страдая из-за того, что развязал Крику руки для очередного пароксизма. А я бросился вниз по лестнице в мастерскую предупредить, что скоро принесу чертежи для моделей, которые потребуются не позже, чем через неделю. Вскоре после того, как я вернулся в наш кабинет, пришел Крик и сообщил, что вчерашний обед был на редкость удачен. Одил просто очарована молодым французом, которого привезла с собой моя сестра. Месяц назад Элизабет осталась погостить в Кембридже на неопределенный срок перед тем, как вернуться в Штаты. К счастью, мне удалось устроить ее в пансион Камиллы Прайор и получить разрешение по вечерам ужинать там с Камиллой и ее иностранками. Так я убил сразу двух зайцев: Элизабет была избавлена от обычного английского жилья, а я мог рассчитывать, что моим желудочным болям придет конец.

У Камиллы тогда жил Бертран Фуркад – самый красивый мужчина, если не самый красивый человек в Кембридже. Бертран, приехавший на несколько месяцев попрактиковаться в английском языке, сознавал свою редкую красоту, а потому был рад обществу девушки, чье платье не представляло слишком уж разительного контраста с его элегантным костюмом. Одил страшно обрадовалась, когда я сказал, что мы знакомы с прекрасным иностранцем. Она, как и многие другие, не могла отвести глаз от Бертрана, когда он шел по Кингз-парейд или красовался в фойе любительского театрального клуба во время антрактов. Поэтому Элизабет было поручено узнать, не сможет ли Бертран поужинать у Криков на Портюгэл-плейс. Однако они договорились на тот именно день, когда я был в Лондоне. И пока я наблюдал, как Морис аккуратно очищает свою тарелку, Одил любовалась безупречно правильными чертами Бертрана, который жаловался на то, как трудно ему придется будущим летом на Ривьере, где его опять завалят приглашениями.

В то утро Фрэнсис заметил, что я не проявляю своего обычного интереса к богатым французским аристократам. Он даже забеспокоился, не затеял ли я нудный розыгрыш. Когда у человека с похмелья побаливает голова, нетактично встречать его сообщением о том, будто теперь даже бывший птицелов способен разрешить проблему ДНК. Однако как только я рассказал об особенностях В-формы, он понял, что я говорю серьезно. Особенно важным было то, что меридиональный рефлекс, соответствующий 3,4 A, гораздо интенсивнее остальных. Это могло означать только то, что пуриновые и пиримидиновые основания толщиной 3,4 A уложены своими плоскостями друг на друга перпендикулярно оси спирали. Вдобавок все данные электронной микроскопии и рентгенографии говорили за то, что диаметр спирали равен примерно 20 A.